Профессия > Можно ли Симпсона превратить в человека?

Можно ли Симпсона превратить в человека?

Нужно честно признаться – я не очень люблю детей. В отместку они почему-то норовят все время любить меня. И в этом наши желания расходятся.

Говорят, что ребенок до пяти лет – царь, до тринадцати – раб, потом – друг. Могу ошибаться в возрастных рамках, но не в этом суть. Мысль в целом не очень верна. Ну как может быть другом существо, вечно находящееся в антагонизме со взрослой особью? Ребенок, учась жизни, должен все делать наперекор, и запрещать это ему никак нельзя, свои шишки каждый набивает в одиночку. Помню, моя маленькая дочь, преданно глядя мне в глаза, говорила своим ангельским голоском: «Нельзя совать пальчик в ящик, будет больно». И в ожидании моей материнской реакции медленно задвигала ящик, как бы нечаянно забыв там свою ручку. Раздавался страшный вой, пальчик распухал и чернел, и  тут уж дочка абсолютно точно узнавала, какие тайны ждут ее палец в ящике. Это заложено в природе человека – неспособность доверяться доводам чужого опыта, не испробовав все на себе. Как объяснить, что суп горячий, что крапива жжет, что оса кусает? Словами это не описать, и познание приходит лишь с тактильным ощущением.

Какие они – эти современные дети, для кого мы жизнь в работе кладем? Нужны ли мы им со своими историями?

Конечно дети – они все разные. Это нам хочется, чтоб они сидели смирно, взрослых слушались, книжки читали, козявки не ели, не курили, не влюблялись, не делали то, что мы сами делали в детстве. Но все же трудно иногда их понять. Пятилетний сынок одной моей знакомой предложил мне играть. «Давай, - говорит, - будем рисовать! Я – тебя, а ты – меня». Хорошо, отвечаю, давай. Нарисовали. «А теперь, - говорит, - я тебе голову оторву, а ты – мне». Я удивилась: «А что потом?» - «А потом руки отрывать будем, а потом ноги»… - «Как же мы ноги найдем, если мы голову оторвали, а на ней как раз глаза?» Ничего, это его не смутило. – «Тогда, - говорит, - начнем с ног»… Ходит по дому в костюме черепашки-ниндзя, зеленый, горбатый, раздутый, а из-под поролонового панциря ножонки тоненькие торчат, носочки беленькие. Эдакий прелестный Квазимодо в детстве. Дубина – типа меч – в руке, подойти страшно. А в целом мальчик хороший, умненький, на «вы» со взрослыми, воспитанный. Одна беда – современный.

Мой замечательный отец очень любил подвергать меня своим родительским опытам. Именно поэтому когда я спрашивала, нельзя ли мне тоже, как и он, прыгнуть в море со скалы, он говорил: «Попробуй». И мама закрывала глаза. Я пробовала. В результате – отшибленное пузо, разодранные о камни коленки и бесценный опыт. Больше я не прыгаю со скал. Надо признаться, что в  половине своих экстремальных экспериментов я участвовала вместе с отцом. Видимо, Бог берег меня, доверяя отцу роль спасителя. Вместе с ним мы тонули в конце октября в Москве-реке, куда я ухнула «во всем хорошем», не поверив, что ступеньки у воды скользкие. Вместе с ним и с чугунным пролетом падали вниз со второго этажа ветхого бабушкиного дома в Старомонетном переулке, потому что я хотела съезжать по ненадежным перилам. Иногда мне кажется, что отец, имея не очень авантюрный характер, доверял мне испытывать не испытанные им в детстве ощущения. Хотя его рассказы о катаниях с Воробьевых гор на секциях чугунных батарей с вылетанием и проламыванием льда Москвы-реки тоже не остановили меня от смелого  слаломного спуска на унитазной крышке с горы, утыканной соснами в Звенигороде. При таком экстриме я за все детство умудрилась ничего себе не сломать, что само по себе удивительно. «Хочешь – делай!» - вот девиз хорошего родителя, при этом находящегося в непосредственной близости от детского эксперимента.

Но все-таки, хороший родитель должен все вначале опробовать сам и лишь потом предлагать ребенку, а то можно нарваться на разные казусы. Это касается не только бытовых проблем, но и книжек и фильмов, что надо им смотреть и читать, а что не надо.

И тут появляемся мы – «детские добрые волшебники», во власти которых совершенно случайно оказались мелкие рычажки управления детским вкусом и формированием раннего эстетического видения мира. И что в итоге? «Добрые волшебники» не всегда являются  добрыми, а часто лишь эгоистичными творцами, выразителями собственного «Я» в искусстве.

Взрослым людям ой как нелегко делать фильмы для детей. Приходится либо идти на поводу их кровожадных  мальчишечьих желаний («оторвем головы!») или погружаться в бело-розовые барбианские  девчоночьи  грезы.

Мне довелось несколько раз работать с детьми на пионерских кинофестивалях. Преинтереснейший опыт, скажу я вам. Первые занятия были в «Артеке». В святые послеобеденные часы, разомлевшие от еды и портвейна, мы совершали восхождение во дворец Cуук-Су, куда приводили детей такие же расслабленные, как и мы, вожатые, которые, перепоручив нам ребят, немедленно укладывались в кресла и мгновенно вырубались. За три дня нам предстояло сделать кукольный мультфильм. Самым доступным материалом был пластилин, уплывавший из рук от жары. К счастью, среди общей вялой массы всегда находилась парочка пытливых, одаренных ребят, хотевших действительно познать всю премудрость создания фильма. Рассказывать им секреты было интересно, но остальная масса, сонно мявшая пластилин, была абсолютно глуха. Итогом этого первого опыта был настоящий фильм ужасов. Кошмарные пластилиновые уродцы коряво передвигались, оплывая на глазах на фоне нарисованной горы Аю-Даг. Шедевр получил название ««Крок» пришел в «Артек»» и имел успех.

Не знаю, как другим, но мне процесс определенно нравился. Почувствовав в себе педагогический дар, позже я взялась за детскую анимационную студию, и оказалось, что умение рисовать у детей часто расходится с умением мыслить и выдумывать, что подтверждает суждение о недалеких умственных способностях талантливых художников. Конечно, тут в самом начале упустили в воспитании, безусловно, родители – все заняты, всем недосуг, накормили, сопли утерли, и на том спасибо! Ребятам перестали читать сказки. Они не знают, кто такие Тянитолкай и Маленький Мук, чем славны Гудвин и Гингема. Все познания ограничиваются персонажами фильмов, которыми родители затыкают чадо, чтоб не мешался. Рисуют Терминатора и Симпсонов, которых преподносят им как сказочных героев.

Зато в новой детской литературе так же слаба была я, и, чтоб завоевать авторитет среди школьников, вынуждена была прочесть, не без удовольствия, должна признаться, пять книг о Гарри Поттере и выучить всех персонажей по именам. Двенадцати-тринадцатилетний возраст, как известно, самый чудовищный. Им кажется, что кругом все враги, и надо только обороняться. В моей группе существовал мальчик, весьма развитый, из богатой семьи, чудом затесавшийся в этот коллектив по страстному желанию его мамаши. Он был явным лидером, к тому же избалованным и дерзким, но не бесталанным, и мучил меня осознанно с садистским удовольствием. Я просила не срывать занятия, умоляла, орала, выволакивала его за шиворот в коридор – он возникал в окне, корча рожи, будоража и заводя всех остальных. Потом способ общения мной был найден. Как только он появлялся на пороге класса, я немедленно доставала из кошелька 30 рублей и нежно, по матерински, говорила: «Сходи, сынок, попей пивка!» И на 40 минут была избавлена от милого паренька. Я ведь не настоящий учитель и не знаю, как с ними надо по правильному, поэтому и по затылку съездить могу. Но что самое удивительное, его работы, моментально сварганенные за короткие моменты просветления, были самыми неожиданными и интересными, и распальцованная мамочка в бриллиантах горячо меня благодарила за успехи сына. Могла бы и деньгами, злобно думала я. А из того класса я все-таки сбежала, хотя жалко – тот паренек мог бы стать отменным режиссером, имея совершенно нестандартное мышление, хорошую руку и огромные амбиции.

И хотят эти современные детки, чтоб мы их своими фильмами развлекали, смешили. Вот показываешь им мультфильм «Желтухин» по Толстому, а они смеяться начинают только там, где Никита коту пинка под зад дает, и тот над садом летит. А так смотрят – зевают. Ужастики, конечно, уважают. Ну, это понятно. Детская жестокость, видимо, тоже к познаванию мира отношение имеет. Помните, как в детстве палочкой ковыряли дохлую птицу или, подняв за лапку, разглядывали раздавленную лягушку? Что, не делали такого? Не верю! А усопших хомячков пышными похоронами разве не провожали? У всех это было, потому что в детстве смерть – это интересно, но не страшно.

И думаешь, для кого мы кино это делаем? Что им, инопланетным, нужно? Какие фильмы они хотят видеть? Что чувствуют они, современные, компьютерные, люди XXI века? Порой закрадывается предположение о наличии в нутре у них некого механического устройства, работающего по своей заданной программе. Те ли эмоции испытывают?

Я навсегда запомнила день, годах эдак в 60-х, когда мой крестный Коля Серебряков пришел к нам домой, взял меня за руку и увел в старый Дом кино, еще бывший на улице Герцена, где был премьерный показ фильма «Варежка». Думаю, мне было лет семь. Фильм так меня потряс, что я плакала всю дорогу, не в силах забыть девочку, сидящую на ковре и гладящую варежку. Дома я продолжала плакать и говорить, что если детям не разрешать заводить собак, они запросто могут сойти с ума, как девочка в фильме. Я, честно сказать, и сейчас плачу, когда доходит до этой сцены. Этот фильм «пробирает», он не может вот уже столько лет никого оставить безучастным. Плачут ли сейчас современные дети?

А по настоящему смешных мультфильмов вообще катастрофически мало. Не умеем мы добро смеяться. Думаю, что последний раз помирали со смеха, размазывая черные слезы, в Тарусе, стоя в костюмах «красавиц» за кулисами, когда на закрытии показывали фильм Кости Бронзита «На краю земли»! Это очень смешной фильм! Не знаю, смеются ли на нем дети? Не видела. И что в их головах происходит, известно лишь Богу одному.

Я как-то интуитивно все же стараюсь держаться от них подальше. Расскажу один печальный опыт из моих ранних выступлений. Это случилось в городе Обнинске. Подготовилась, собрала кукол, целлулоидные листы, чтобы рассказывать, а потом подарить самым активным, и все шло бы хорошо, не скажи я наивную фразу: «А теперь подойдите и посмотрите поближе…» Тут неудержимая лавина с ревом ломанулась на сцену. За несколько секунд я была растерзана и смята. Дети, завладев куклами, остервенело крутили шарниры, вытворяя бог знает какие позы, жалкие целлулоидные листы летали по залу. Я слабо защищалась, намертво вцепившись в свою сумочку с документами и деньгами, на которую «бандерлоги» тоже посягали. Спасла ситуацию опытная учительница, издав такой трубный клич, что стадо вмиг успокоилось и затихло. Конечно, это было в те далекие времена, когда Барби была внеземным пришельцем, и предположить, что кукла может сесть, закинув ногу на ногу, могли лишь единицы.

Сейчас они циничнее, порой знают больше нас, но все равно они – дети. И желание играть  в игрушки не вытравить ничем. Недавно интересный факт прочла. В двадцатых годах, после революции, когда частное везде заменялось понятием коллективного, в советских детских садах были упразднены табуреты (индивидуальная вещь) и поставлены скамеечки. А у девочек, чтобы не засорять головы «ненужным материнством», были отобраны куклы, но дадены карикатурные фигурки попов – в качестве антирелигиозной пропаганды. И, что вы думаете, воспитатели наблюдали, как девочки, завязав этих попов в пеленки, баюкали и укачивали. Вот она – сила природы!

И  теперь на выступлениях, находясь от них в почтительной удаленности, я вижу, как алчно загораются глаза при виде куклы, как хищно разеваются рты. Тут они – мои, и можно втирать им, что угодно. Главное – не подпускать близко!

Собственно, все, о чем тут я наговорила, есть не более чем мое субъективное мнение, и ценности для общества никакой не несет. Просто хочется призвать творцов крепко думать, кому они хотят адресовать свои шедевры, и какие последствия повлекутся за этим, и кто потом вырастет из невинных росточков, благодаря нашему с вами духовному воспитанию.

Марина Курчевская 11-09-2008  (Посещений: 3685)