Юбилеи > "Я приносил Татарскому одни убытки..."

"Я приносил Татарскому одни убытки..."

Я не помню уже точно, как я первый раз попал на «Пилот». Думаю, это было в году этак 90-м, когда я поступил на Высшие курсы сценаристов и режиссёров в Москве. Вместе со мной учился Валера Качаев, и, скорее всего, именно он и привёл меня на студию.

Первое, что помню – пронзительные «рентгеновские» глаза Татарского, пронизывающие тебя насквозь. Он сидел в своём кабинетике у лестницы, лохматый, как Бармалей, и грозный, как Емельян Пугачёв. И ты не знал – казнит он тебя, или пожалует шубу со своего плеча.

Он всё делал невероятно быстро. Для меня, тугодума, медленно скрипящего мозгами, скорость его мышления казалось фантастической. Ты ещё только начинаешь вникать в идею, а он уже улетел далеко вперёд, всё понял, всё просчитал, всё себе нарисовал, и уже даже успел потерять к этому интерес. Поэтому в его присутствии я чувствовал себя скованно. Ощущал себя неким первобытным компьютером первого поколения по сравнению с каким-нибудь последним «Пентиумом».

И ещё, помню, я ужасно завидовал всем эти людям, работающим в «Пилоте». Каждый из них был невероятно, фантастически талантлив, каждый! – намного талантливее меня, каждый – раскован и  остроумен. Воздух в церквушке звенел. Это был особый звон, особые вибрации – вибрации творчества. Казалось невероятным, что такое количество талантливых людей могло собраться в одном месте. «Пилот» тогда находился в поре наивысшего расцвета.

А какие девушки тогда работали в «Пилоте»! О-о-о… я не знал, куда прятать глаза. Одна Маша Никулина с её фантастическими ногами чего стоила! Короче, я чувствовал себя безнадёжно серым, скучным и провинциальным. И хотя мне ужасно тогда хотелось работать в «Пилоте», это была бы наивысшая награда для меня, вечный праздник, я чувствовал – сам чувствовал! – что недотягиваю «по уровню» до остальных пилотовцев. Что слишком мало знаю и умею. Что не хватает способностей. Что, короче, «недостоин». Это может показаться преувеличением или кокетством, но это не так. Я помню эти свои ощущения достаточно отчётливо.

И хотя Алексанр Михайлович отнёсся ко мне более чем благосклонно (не забывайте, что я приехал из Киева, с родной студии Татарского «Киевнаучфильм», к которой у него было особое отношение), и, мгновенно пролистав мои рисунки, тут же выбрал одну историю и предложил «запуститься» с ней в «Пилоте» (о, счастье, вот оно!), я – «ЗАЖАЛСЯ». Это страшное ощущение, когда сознание своей беспомощности как бы «блокирует» тебя. Чем больше ты стараешься, тем хуже у тебя получается. Я не мог нарисовать главного героя, который бы меня удовлетворил. Мне не нравился собственный мультипликат. Я ходил к Татарскому и ныл, чтобы он дал мне мультипликатора и художника-постановщика. Фиг он мне дал! Каждый художник и мультипликатор был в «Пилоте» на вес золота, каждый был загружен по маковку… «Нет, дорогой, давай-ка уж сам!» Но «сам» я не мог. Я пробовал сотрудничать с Наташей Чернышовой, с Мишей Лисовым – результат меня не удовлетворял. А время шло. Для нетерпеливого Татарского было непонятно, чего я «размазываю» крошечную 30-секундную историю, которую он лично сделал бы за две недели.

Я вернулся в Киев. И там – о чудо! – меня «разблокировало». В привычной обстановке я почувствовал себя гораздо более уверенно. Вместе с Валерой Коноплёвым мы «запустились» на молодой тогда студии «Борисфен-Лютес» с фильмом «Клиника». Фильм «Клиника» представлял собой набор гэгов на медицинскую тему и, в качестве основного конструктивного элемента, стержня, который бы пронизывал фильм насквозь и собирал его воедино как шашлык на шампуре, выступал тот самый сюжетик. Без него фильм разваливался. Я поехал к Татарскому с просьбой, чтобы он «отдал» мне его назад.

Александр Михайлович отдал. И даже денег назад с меня не взял, но на мне поставил «крест». Он вообще очень переживал, по-моему, когда кто-то уходил с «Пилота», или «запускался» на другой студии.

Вторая попытка нашего сотрудничества произошла в 1994 году. «Клиника» была уже закончена, я начал делать на «Борисфене» следующий фильм – «Последняя жена Синей Бороды», но тут на Украину обрушился экономический кризис, фильм «заморозили», делать в Киеве было нечего, и я приехал в Москву. Пришёл к Александру Михайловичу, и он меня простил. И даже разрешил мне устроиться в «Пилот» ночным сторожем, поскольку жить мне было негде, и жил я там же, в церквушечке. Днём работал – и как аниматор, и как режиссёр (делал рекламные ролики. Вообще, после успеха «Клиники» я чувствовал себя уже поуверенней), ночью – закрывал входные двери на засов и ложился спать. Так делали все ночные сторожа, и я не был исключением, но штука в том, что все сторожа спали внизу, возле входной двери, я же наверху – в светёлке у аниматоров. И надо же было случиться такому, что именно в моё дежурство у Татарского сожгли машину. Трудно сказать, кто это сделал. Скорее всего, религиозные фанатики, которым очень не нравилось то, что церковь используется не по назначению. Как бы то ни было, машина сгорела дотла. Она работала на газу, газовый баллон был полон, и вообще чудо, что он не рванул, тогда бы и от церкви ничего не осталось. Был большой переполох, жильцы окрестных домов вызвали пожарных… Я же сладко спал, поскольку светёлка выходила своими окнами на совсем другую сторону… Утром стук в дверь. Открываю – на пороге Игорь Гелашвили. И странно так смотрит на меня. - « Ты ничего не слышал?» - «Не-е…» А во дворе чёрный скелет обуглившейся машины.

Я очень переживал, и сказал Александру Михайловичу, что я буду постепенно выплачивать стоимость машины из своей зарплаты. Он замахал на меня руками, но нелестного в свой адрес я услышал много. Александр Михайлович был очень острым на язык.

Короче, как-то так получалось, что я приносил Татарскому одни убытки.

Потом на студии был объявлен конкурс на сценарий «Братья Пилоты в Каннах», я этот сценарий написал, и он Александру Михайловичу очень понравился. Тогда, пожалуй, впервые я услышал похвалы от него в свой адрес как сценариста. Мы совершенно помирились. Он собирался сделать по этому сценарию фильм, меня же сделать его режиссёром («Но аниматоров с «Пилота тебе» не дам! Команду сам ищи, где хочешь! Хоть в Киеве…») и тут… и тут…

И тут экономический кризис в Украине закончился, фильм «Синяя Борода» «разморозили», и киевский продюсер стал усиленно уговаривать меня вернуться. Интересно, что сначала я отказался наотрез. Я себя считал уже «пилотовцем». И в Киев я ехал с твёрдым желанием сказать «нет». Как вышло так, что я сказал «да» - для меня самого до сих пор остаётся загадкой.

Видимо, подспудно желание сделать полностью «своё» кино (а я отдавал себе отчёт, что запустившись с «братьями Пилотами» у Татарского, я буду делать фильм «под Татарского», т.е. в фирменном «татарском стиле») перевесило. Либо сработало то, что в Москве у меня не было своей команды аниматоров, и непонятно было, где её взять. Либо просто устал от «бездомной жизни»… Не знаю, сейчас трудно анализировать, но помню, что когда сказал киевскому продюсеру «да», это было неожиданностью и для меня самого.

На этот раз Александр Михайлович обиделся на меня всерьёз. Мне передавали, что он кричал: «Чтоб ноги Бубнова больше не было на «Пилоте!»

И всё-таки я появился на «Пилоте» и в третий раз. И Александр Михайлович меня простил снова. Он вообще, мне кажется, был отходчивым человеком. Он простил меня окончательно после моего третьего фильма «Шерлок Холмс и доктор Ватсон». И мы даже поработали вместе над сценариями к рекламному ролику «Братья Пилоты изучают правила дорожного движения». Он собирался пригласить меня в свой полнометражный фильм «Безумные волосы» в качестве сценариста. И я твёрдо знаю, что в этот раз я бы не «соскочил». Но судьба не дала мне этой третьей попытки. Александр Михайлович умер.

Александр Бубнов 18-09-2008  (Посещений: 4539)